Из воспоминаний Виктора Гассиева. Часть 2.
4 февраля 2010, Версия для печати, 5 134 просмотра
ИА ОСинформ продолжает публикацию воспоминаний Виктора Гассиева – активного участника югоосетинского сопротивления меньшевистскому режиму Грузии, который проводил активную политику геноцида народа Южной Осетии в 1919-1920 годах.
УХОД К ПАРТИЗАНАМ
В начале марта 1920 года из Джавы в Цхинвал приехал Иван Санакоев и передал директиву Окружного Комитета РКП (б) отправить группу молодежи, согласно составленному списку, в партизанский отряд. Явочным пунктом было назначено селение Тонтобет. Там нужно было связаться с Борка Цховребовым, который должен был нас привести в лагерь партизанского отряда, находившийся в районе Кастиу.
В воскресенье вечером старшеклассники были приглашены на именины Веры Ханикаевой; они решили после вечеринки явиться на сборный пункт, в сад Цховребова Габо и оттуда отправиться в Тонтобет. На сборный пункт явились Александр Битиев, Вахтанг Абаев, Виталий Кочнев, Илья Чочиев и провожавшие нас Иван Джиоев и Ясон Харебов, Мы ждали час, но никто больше не явился. Тогда решили отправиться в путь, а отправку следующей группы поручили Ивану Джиоеву.
Погода была пасмурная. В Лиахвской долине царила непроницаемая ночная тьма, слышен был глухой рокот Лиахвы. Миновали селение Кехви и напились в «роднике поцелуя». Оставив позади Гуфта, перешли полувисячий, высокий мост через реку Паца и к утру подошли к селу Тонтобет. Прояснилось небо, ночная мгла быстро редела. На востоке постепенно начало светать, вырисовывались, черные контуры сосновых рощ Морго и Барсских высот, вдали темнел Циарский лес. Темный фон сосновых рощ постепенно зеленел, а Циарский лес принимал свое весеннее серое очертание.
В Мехлебе Бориса Цховребова не застали. Оказалось, что партизанский отряд ушел рано утром с района Кастау в направлении Раро, к Зикарскому перевалу. Мы ускорили шаг, пошли через Корсевские высоты и в Раро догнали партизанский отряд. Нашу группу подвели к В. А. Санакоеву, руководившему переходом партизан на Северный Кавказ. Он упрекнул нас за опоздание.
— Вы должны, — сказал он, — с честью носить имя древнего героя-борца за свободу угнетенных Спартака.
Он расспросил нас о цхинвальском меньшевистском гарнизоне и нашей информацией остался доволен. Потом спросил об остальных учениках. Мы ему рассказали, что на сборный пункт ночью явилось только 5 человек, Илья Чочиев заболел по дороге и его оставили в Тонтобете, с условием, что его отпустят только завтра. В это же утро к партизанам ушло большинство джавских спартаковцев во главе с Джавским Комитетом «Спартак» и его председателем Семеном Плиевым. Мы доложили, что скоро к партизанам уйдет и вторая группа цхинвальской молодежи. На лице у Владимира Аржевановича появилась радостная улыбка.
В. А. Санакоев — организатор Юго-Осетинской большевистской организации, председатель Юго-Осетинского Окружного Комитета РКП(б) — был выходцем из бедной крестьянской семьи. Он прошел тяжелый жизненный путь, суровую революционную школу, начиная с юношеских лет, активный участник первой русской революции, член РСДРП с 1907 г.
В 1918 г. после своего возвращения из России на родину В. Санакоев сразу же энергично начал бороться за создание большевистских организаций в. Юго-Осетии. Вскоре он избирается председателем Юго-Осетинского оргбюро РКП (б). На первой Юго-Осетинской конференции РКП (б) он был избран в состав партийного комитета и стал его председателем.
У 36-летнего Владимира Аржевановича уже были резко вычерченные морщины на лице, свидетельствовавшие о многих переживаниях, мытарствах и невзгодах, через которые прошла его тяжелая жизнь профессионала-революционера.
Высокий нахмуренный лоб, острый взгляд, строгое лицо, выражали непоколебимую волю, сильный дух и твердый характер. Когда он сосредотачивался в мыслях - губы его плотно сжимались, глаза устремлялись вдаль, он был чем-то озабочен.
В беседах с нами, с молодежью, он оживлялся, испытывал неудержимую, страсть рассказывать ей о великой освободительной борьбе пролетариата России, о светлой, радостной жизни трудового народа в будущем, в. социалистическом обществе. Он с юношеским трепетом рассказывал о Ленине, о Петроградском пролетариате, о революционерах, сосланных в далекую Сибирь в годы реакции. Своей прямотой, искренностью, правдивостью и честностью, нетерпимостью к несправедливости, к лицемерию, партийной принципиальностью он завоевал уважение всех трудящихся Осетии. Среди коммунистов, и особенно среди молодежи, пользовался большим авторитетом.
Вспоминая кипучую революционную и организаторскую работу В. Санакоева среди народа в борьбе за советскую власть, нельзя не отметить, что в нашей печати пока еще не показана его роль в истории борьбы осетинского народа за свое социальное и национальное освобождение.
После привала партизаны подтянулись, спустились по северному склону Раро и вышли к деревне Цамад, к Кешельтскому ущелью, прошли мимо церкви «Майрам», сделали второй привал у деревни Дуадонастау, находящейся в объятиях горного выступа у слияния реки Паца и речки Тхел, под отвесным отрос -том самой высокой вершины Юго-Осетии — Бурсамдзели. Во время часового отдыха к нам присоединились партизанские группы, оставленные заслонами в Мугутл, Корсеви и Раро.
Начался знаменитый февральско-мартовский переход партизан через Зикарский перевал. Некоторые участники перехода назвали его четырехсотым комсомольским переходом. Под таким названием вошел этот переход в работы некоторых историков и в воспоминания, участников гражданской войны в Юго-Осетии. Ошибка эта допущена из-за неправильного перевода и понимания слова «фаситвад». В осетинском языке в понятие «фасивад» входит не только молодежь, а все мужчины, в возрасте примерно до 40 лет. А что касается этого отряда, то из 400 партизан едва насчитывалось 60 партизан из молодежи в возрасте
от 17 до 21 гола.
Спартаковцы поднимались к перевалу в группе Владимира Аржевановича. Впереди шли провожатые из местных охотников, хорошо знавшие путь через перевал в зимних условиях. За ними шли партизаны из Кешельтского ущелья — Кочиевы. Келехсаевы, Чибировы.
Партизаны растянулись и поднимались змейкой по головокружительным кручам, по зигзагообразной протоптанной снежной «дороге». Снег был скользким, люди держались друг за друга, чтобы не сорваться в глубокую, замаскированную снегом, пропасть. Горное солнце и сверкающая белизна снега слепили глаза. Некоторых, со слабым зрением, уже вели за руки. Совершенно «ослеп» спартаковец Александр Битиев. Он плохо видел даже на второй день, когда мы шли уже по бесснежной долине реки Ардон. Чем выше, тем подъем становился круче и его преодоление более трудным.
Партизаны, выбивались из сил. Когда обогнули Зикарскую впадину и вышли на волнообразное снежное высокогорное плато, остался последний предперевальный подъем, для преодоления которого понадобился почти час. Опасность упасть в пропасть уже, миновала, но зато партизаны иногда скатывались вниз.
Наконец, к вечеру мы одолели Зикарский перевал, вышли на седловину и собрались вокруг Владимира Аржевановича. Мы все дивились его выносливости. Партизанский вожак показал пример физической и духовной силы. Владимир Аржеванович посмотрел на молодежь, его встретили десятки искрящихся молодых глаз и усталые загорелые от горного солнца лица, обветренные холодным дуновением вечных ледников Зикара, и Бурсамдзели.
Когда мы подошли к выступу, перед нами открылась причудливая и величественная горная панорама. Внизу под нами, стесненная горными кряжами и подступающими лесами, белой лентой извивалась река Паца. Перед нами, как на ладони, чернели еловые рощи Раро, Кастау, Корсевских и Барских высот, а особенно конусообразная роша Морго. Вдали белела река Лиахва, она исчезала в узком русле у Гуфта и Итраписи и вновь показывалась за Кехвской тесниной, широко разливаясь около селений Курта и Ачабети. Далеко внизу вырисовывались Карталинская равнина, Пхинвали, Никози, Шиндиси, Пхвениси, полосатая Салтисская равнина, а еще дальше были еле видны затемненные весенним парным небом очертания Триалетских гор. На востоке и на западе громоздились дикие, неприступные, покрытые снегом, горные вершины.
Какие бесплодные торы! — произнес один из партизан,
Нет, эти горы не бесплодные, — возразил Владимир Аржеванович, — мы еще будем свидетелями раскрытия богатых недр наших гор после установления советской власти в нашем крае.
Как только Владимир Аржеванович отошел к группе руководителей партизанских подразделений, поэтически настроенный Вахтанг Абаев, со склонностями балагура, став на утес, начал декламировать стихотворение Пушкина «Кавказ». Как бы в ответ, ученик джавской школы Борис Санакоев, не отрывая глаз от отрога Бурсамдзели, произнес:
Старца исполина
В мире кто древней?
Вот вершин вершина,
Он живет на ней...
— Вероятно, Коста имел в виду Бурсамдзели, — заметил кто-то, — ведь это самая высокая гора в Осетии.
Тогда Виталий Кочиев начал рассказывать легенду о том, что на вершине горы Бурсамдзели есть ровное место, в середине стоит осетинский стол с креслом, сделанный из оленьих рогов, отделанный драгоценными камнями вокруг стола и кресла стоит забор из золотых плит.
Зная результаты восхождения группы студентов с местными охотниками на вершину Бурсамдзели в августе 1916 г., я резко оборвал рассказчика, заявив, что это неправда.
С трудом оторвавшись от панорамы родных гор и штолен, мы подошли к обрыву на северном склоне Зикарского перевала. Перед нами открылся плавный спуск перевала, Джинатокое ущелье, с равномерным покатом вплоть до места слияния с Закинско-Нарским ущельем. Перед тем, как оставить перевал, старые большевики запели. «Интернационал», их поддержали цхинвальские ученики, а также Владимир Аржеванович (это была, единственная песня, которую он умел петь).
Поздно вечером партизанский отряд подошел к деревне Нар. Кто не знает эту дорогую для каждого осетина деревню, где родился и провел свое детство великий сын осетинского народа Коста Хетагуров!
Спартаковцы со штабом отряда и партийным руководством, по указанию Владимира Аржевановича, разместились в здании Нарской школы, расположенной на небольшой площадке у отрога горы, заканчивающейся отвесной скалой.
Владимир Аржеванович к молодежи относился с большой теплотой. Он не раз говорил партизанам, имея в виду учеников Джавского высшего начального училища и Цхинвальской осетинской гимназии: «Смотрите, вот, они — наша будущая трудовая интеллигенция, из них мы должны выпестовать строителей новой жизни в Осетии».
Нарцы приняли нас радушно, хорошо угостили, расстелили ароматное сено с альпийских лугов.
Несмотря на то, что по дороге мы очень устали и было приказано спать, мы долго не засыпали, хотя уже и легли. Обменивались дневными впечатлениями, говорили об оставшихся в меньшевистском «раю» товарищах.
Наконец, разговор зашел о Коста Хетагурове и его родном селе Нар. Каждый из нас хотел, чтобы скорее наступил рассвет и увидеть Нар, места, где проводил детские годы Коста, окрестности, нарскую долину, горы, вдохновлявшие поэта.
Рано утром все вскочили и, забыв об утреннем туалете, выбежали из школьного здания и начали осматривать эти места.
.
К нам подошел приземистый старик, с длинной белой бородой. Он был сверстником отца поэта Левана Хетагурова и хорошо помнил Коста. Старик повел нас по селу. Потом поднялись выше, к отвесной скале, под которой на каменном утесе были высечены скамейки.
— Лет 30—35 тому назад, — сказал старик, — Коста часто приезжал в Нар из Владикавказа, а последний раз приехал, кажется, 15 лет тому назад, перед тем, как слег в постель. Коста любил здесь подолгу сидеть.
Хотя большинство из нас в Наре были впервые, эти места нам показались давно знакомыми. Мы все по-настоящему почувствовали силу художественного слова, образность, исключительную реалистическую. тонкость талантливого поэта. Перед нами возникли картины горных пейзажей нарской котловины, самого села Нар и т. д., мастерски описанные поэтом в его бессмертных стихотворениях и поэмах «Чида?», «Сидзаргас», «Авсати» и др.
Действительно, сакли нарцев прилепились к скалам. Вот полуразрушенная сакля, где, вероятно, беленая вдова варила голодным сиротам камушки вместо гороха. А там, в нарской долине, виднелась высохшая колючка, на которой «коченел ворон».
Поблагодарив старика, мы спустились обратно к речке, умылись горной холодной водой и позавтракали.
Владимир Аржеванович вышел во двор школы, поздоровался с нами, пристально посмотрел на нас и улыбнулся.
— Когда-то я тоже пережил то, что вы переживаете сейчас, — сказал он, оглянувшись на высокие горы. — Да, Коста был большой художник; на русском языке писал так же хорошо, как и на родном, Его заслуги перед осетинским народом неоценимы. Он знал его чувства и чаяния и выразил их высокообразно и художественно. Коста был врагом несправедливости, защитником угнетенных. Писал об обездоленных горцах, глубоко верил в счастливое будущее народа. Он не хотел личного счастья вне счастья народа.
Владимир Аржеванович продекламировал несколько выдержек из стихотворений поэта:
«Мне вашего счастья не нужно,
— В нем счастья народного нет...
В блестящих хоромах мне душно,
Меня ослепляет их свет...
Их строило рабство веками,
Сгорают в них слезы сирот.
В них вина мешают с слезами...
Нет, будьте вы счастливы сами.
Где так обездолен народ!»
— Коста готов был отдать свою, жизнь народу. В стихотворении «Я счастия не знал» он показал смысл и цель своей жизни:
«Я счастия не знал, но я готов свободу,
Которой я привык, как счастьем, дорожить,
Отдать за шаг один, который бы народу
Я мог когда-нибудь к свободе проложить»
Коста был большевиком? — спросил кто-то из учеников.
Он не был коммунистом, — ответил Владимир Аржеванович, — но, стал бы им, если бы дожил до наших дней.
Партизанский отряд был готов к походу. Владимир Аржеванович поблагодарил сельчан, собравшихся на проводы. Отряд двинулся; раздались боевые осетинские песни.
За селом, где река Нар сливается с рекой Мамисон, долина расширяется, а за Зарамагом она постепенно опять суживается до Кассарской теснины — одной из, самых, узких теснин Кавказа.
Кассаракое ущелье — одно из замечательных уголков Кавказа. Скудность природы придает своеобразную дикую красоту кряжистым серым скалам.
Река Ардон с шумом песет свои волны, врываясь в естественно созданный веками гранитный канал. Лестничнообразное дно образует сплошные водопады, от брызг которых береговые скалы стоят вечно сырыми.
За Кассарским ущельем, на левом берегу Ардон, у подножья остроконечной горы стоит старинная крепостная башня, сложенная из огромных каменных лит, вокруг нее ютятся каменные плоскокрышие сакли горцев. На правом берегу, вдоль дороги весело сурчат придорожные ручейки, тихо перекликаясь друг с другом. Изумительную картину представляет собой рождение горных ручейков. Большинство из них прямо вырывается из отвесной скалы. Вода в них прозрачна, сверкает алмазом, дно у них устлано камнями, которые сквозь чистую воду сверкают как зеркало. Вода придаёт этим камням причудливую светлость и яркие, но скромные тона.
Партизаны приблизились к Садонским свинцовым рудникам. В пути встречались возвращавшиеся с плоскости горцы на двуколках и пешеходы; они несли в горы радостные вести о приближении к Кавказским Горам, овеянной славой побед Красной Армии.
У Садона, где устроили большой привал, к нам подошли местные жители, рабочие садонских рудников, которые поздравляли нас со скорым установлением советской власти на Кавказе.
Владимир Аржеванович созвал летучий митинг. В своем выступлении он поздравил нас с победами Красной Армии и призвал к бдительности, предупредил готовить оружие против меньшевиков за советизацию Грузии и Закавказья.
ПОДВИГ СПАРТАКОВЦЕВ-СВЯЗИСТОВ И РАЗВЕДЧИКОВ
Зима. Селение Дзау погружено в вечерние сумерки. Не то с Бузалинского холма, не то с хутора Карта доносится отдаленный собачий, лай... Залаяли сердитые псы с. Мхслеб и, словно вторя им, залились дружным лаем собачьи стаи в с. Дзау. Вскоре лай сменился протяжным, заунывным воем...
«Видать, это не к добру, — подумал Семен Шавлохов. — Возможно, из Цхинвала снова прибыл меньшевистский карательный отряд, или собаки, почуяли приближение волчьей стаи...».
Но вот четвероногие замолкли, снова воцарилась тишина, и Семен направился к дому секретаря подпольного окружного партийного комитета Санакоева Серо, находящемуся на северной окраине селения Дзау, почти что у Лиахвского обрыва. Подошел, оглянулся по сторонам, робко постучал в окно. Из хаты вышел председатель комитета молодежной, организации «Спартак» Плиев Гби. Всегда спокойный и уравновешенный, на сей раз он вспылил, упрекнув Семена за опоздание. «Сколько можно тебя ждать? — сказал он. Ведь на учете каждая минута...».
В темной хате, едва мерцая, горела маленькая лампа с поломанным стеклом, аккуратно залатанным, бумагой. За столом сидел Владимир (Серо) Аржеванович и член подпольного комитета Александр Михайлович Джатиев. На столе — раскрытая книга и кипа газет. Владимир Аржеванович имел привычку произносить имена по-украински. Эту привычку он усвоил в дальней Сибири от своих друзей — ссыльных украинцев, которые его называли Володимир, а его земляка Петре — Петро.
— Семен! — обратился он к Шавлохову. —Ты должен выполнить важное партийное задание, оно связано с риском, но это необходимо для организации.
— Если смогу, выполню, — ответил Семен.
— Никаких «если», — одернул его Джатиев Александр.
-—Знаешь ли, где находится канцелярия Рокского меньшевистского комиссара? — обратилсяя к спартаковцу секретарь. Семен был в недоумении, к чему этот вопрос, ведь Серо знает, что Рокский меньшевистский комиссар Бегичов Дзигa свою канцелярию поместил в доме Павла Шавлохова — отца Семена. Он несколько минут помолчал, а затем приглушенно произнес: — Канцелярия находится в доме моего отца.
— Так вот, слушай, — начал Владимир Аржеванович. — Нам необходимо раздобыть бланки удостоверений с печатью Рокского меньшевистского комиссара. Вот тебе бумага, поезжай в Згубири, достань печать и штамп Дзига и заверь ее.
Юный разведчик волновался: впервые ему поручалось такое трудное задание. Владимир Аржеванович, прочитав на молодом лице Семена решительность и отсутствие малейшего колебания, тут же изложил план, как достать печать и штамп.
Дзига большой охотник до выпивки, надо споить его, раздеть, уложить в постель, взять ключ, а затем, когда выполнишь задание, ключ положишь ему в карман. Думаю, что твой отец поможет тебе устроить эту «трапезу».
Все ясно! — весело воскликнул Семен.
Обожди,— продолжал Санакоев. — Бланки передай Сако Сланову, а сам оставайся дома и наблюдай.
Через неделю Семен вернулся в Дзау и явился к Владимиру Аржевановичу. Как раз в этот момент у него находились члены подпольного комитета: Джатиев Александр и Гаглоев Сергей.
Серо крепко обнял вошедшего: — Молодец, Боци. Вот какие у нас замечательные помощники, — произнес он, обращаясь к присутствующим.
— Надежный резерв,— сказал Александр Михайлович.
— Достойная смена, Владимир Аржеванович, — улыбаясь, вставил Гаглоев Сергей, прикрепленный от партийного комитета для работы в спартаковской организации.
В конце февраля была прервана, связь с партизанским отрядом, перебравшимся на Северный Кавказ еще в декабре 1919 г. Не было политической информации и от Владикавказского большевистского комитета. Юго-Осетинский Окружной Комитет не знал о создавшемся в феврале на Северном Кавказе положении, Надо было послать разведку для установления связи с группой партизан Южной Осетии, действовавшей в горах Северной Осетии, и с Владикавказским Комитетом РКП (б). Это ответственное партийное поручение было доверено трем отважным спартаковцам — Пирузу Качмазову, Аршаку Санакоеву и Семену Шавлохову. Им надо было преодолеть перевал в трудных февральских условиях, пройти через белогвардейские кордоны вдоль Военно-Осетинской дороги, передать пакет подпольному Владикавказскому большевистскому комитету, забрать оттуда пакет на имя Юго-Осетинского Окружного Комитета, найти в горах группу юго-осетинских партизан, связаться с ними и вернуться обратно в Джаву. Это поручение было выполнено. Юго-Осетинский комитет РКП (б) охарактеризовал выполнение этого задания, как героический, подвиг, вошедший славной страницей в историю комсомольской организации Южной Осетии.
Пакеты, зашитые в телогрейке Семена Шавлохова. прошли через белогвардейские кордоны и обыски. Обнаружение их кончилось бы расстрелом спартаковцев-связистов, но этого не случилось.
Разведчики, благополучно возвращаясь обратно, встретились с нами у села Бекузарта, подошли к Владимиру Аржевановичу и вручили ему пакет от Владикавказского большевистского комитета. Владимир Аржеванович обнял каждого из них, отошел в сторону, раскрыл пакет и прочитал его. Потом собрал нас всех и коротко информировал:
— Красная Армия заняла Минеральные воды, Прохладную и движется к Эльхотово. Во Владикавказе паника, белые мечутся. Офицерство устремилось к Дарьяльскому ущелью — спасать свою шкуру. В Алагире, Дигории, Кобани идут бои между белогвардейцами и красными партизанами. Во Владикавказе действует белогвардейская шайка. Рабочие Владикавказа вооружаются, готовятся к установлению советской власти. К городу откатываются из Минеральных вод верхушки казачества и другие контрреволюционные силы.
Мы сразу же приняли решение — соединиться с красными партизанами, действующими в Алагире, и совместно с ними повести наступление на город Владикавказ.
Вскоре мы двинулись в Алагир. Вперед послали разведку, которая связалась с красными партизанами Северной и Южной Осетии, находившимися под командованием Мате Санакоева. Шли по левому берегу реки Ардон, миновали с. Циаль. Ночью подошли к Алагиру, уже освобожденному партизанами, связались с ними и на утро готовили наступление на Владикавказ через Ардон и Архонку. На рассвете партизаны колоннами двинулись на Ардон. Сопротивления не было, белогвардейцы разбежались. В селах и станицах образовались ревкомы, партизаны помогали им наводить порядок. Юго-Осетинский партизанский отряд из Ардона был направлен на станцию Беслан с целью захватить этот важный железнодорожный узел.
В конце марта Терская область была освобождена от белогвардейцев. Красная Армия продолжала очищать Северный Кавказ от белогвардейских банд.
Мощные удары Красной Армии на востоке против Колчака, на западе против Юденича, на юге против Деникина в 1919—1920 годах предрешили судьбу России. Русская контрреволюционная буржуазия вслед за русскими помещиками бежала в панике, вслед за ними удирала добровольческая армия российской контрреволюции. Банкиры, помещики, святые патриархи, раввины, дряхлые генералы и полковники — «герои» русско-японской войны, спасаясь от «большевистского варварства», толпой бежали без своих почестей и нарядов, за ними тянулась «золотая молодежь», а за ней «дамы» из разогнанных публичных домов. Все они устремились к черноморским портам и в «демократическую» Грузию, внося оживление на тифлисские и батумские биржи, где шла бойкая торговля золотыми вещами. «Доблестные» офицеры деникинской армии резво торговали кольцами, браслетами, трофеями «героических штурмов» южных городов. Они с помощью «социалистов» Грузии, во главе с Жордания и Ко, перебирались в Крым к Врангелю, чтобы и на этот раз быть разбитыми.
Продолжение следует
УХОД К ПАРТИЗАНАМ
В начале марта 1920 года из Джавы в Цхинвал приехал Иван Санакоев и передал директиву Окружного Комитета РКП (б) отправить группу молодежи, согласно составленному списку, в партизанский отряд. Явочным пунктом было назначено селение Тонтобет. Там нужно было связаться с Борка Цховребовым, который должен был нас привести в лагерь партизанского отряда, находившийся в районе Кастиу.
В воскресенье вечером старшеклассники были приглашены на именины Веры Ханикаевой; они решили после вечеринки явиться на сборный пункт, в сад Цховребова Габо и оттуда отправиться в Тонтобет. На сборный пункт явились Александр Битиев, Вахтанг Абаев, Виталий Кочнев, Илья Чочиев и провожавшие нас Иван Джиоев и Ясон Харебов, Мы ждали час, но никто больше не явился. Тогда решили отправиться в путь, а отправку следующей группы поручили Ивану Джиоеву.
Погода была пасмурная. В Лиахвской долине царила непроницаемая ночная тьма, слышен был глухой рокот Лиахвы. Миновали селение Кехви и напились в «роднике поцелуя». Оставив позади Гуфта, перешли полувисячий, высокий мост через реку Паца и к утру подошли к селу Тонтобет. Прояснилось небо, ночная мгла быстро редела. На востоке постепенно начало светать, вырисовывались, черные контуры сосновых рощ Морго и Барсских высот, вдали темнел Циарский лес. Темный фон сосновых рощ постепенно зеленел, а Циарский лес принимал свое весеннее серое очертание.
В Мехлебе Бориса Цховребова не застали. Оказалось, что партизанский отряд ушел рано утром с района Кастау в направлении Раро, к Зикарскому перевалу. Мы ускорили шаг, пошли через Корсевские высоты и в Раро догнали партизанский отряд. Нашу группу подвели к В. А. Санакоеву, руководившему переходом партизан на Северный Кавказ. Он упрекнул нас за опоздание.
— Вы должны, — сказал он, — с честью носить имя древнего героя-борца за свободу угнетенных Спартака.
Он расспросил нас о цхинвальском меньшевистском гарнизоне и нашей информацией остался доволен. Потом спросил об остальных учениках. Мы ему рассказали, что на сборный пункт ночью явилось только 5 человек, Илья Чочиев заболел по дороге и его оставили в Тонтобете, с условием, что его отпустят только завтра. В это же утро к партизанам ушло большинство джавских спартаковцев во главе с Джавским Комитетом «Спартак» и его председателем Семеном Плиевым. Мы доложили, что скоро к партизанам уйдет и вторая группа цхинвальской молодежи. На лице у Владимира Аржевановича появилась радостная улыбка.
В. А. Санакоев — организатор Юго-Осетинской большевистской организации, председатель Юго-Осетинского Окружного Комитета РКП(б) — был выходцем из бедной крестьянской семьи. Он прошел тяжелый жизненный путь, суровую революционную школу, начиная с юношеских лет, активный участник первой русской революции, член РСДРП с 1907 г.
В 1918 г. после своего возвращения из России на родину В. Санакоев сразу же энергично начал бороться за создание большевистских организаций в. Юго-Осетии. Вскоре он избирается председателем Юго-Осетинского оргбюро РКП (б). На первой Юго-Осетинской конференции РКП (б) он был избран в состав партийного комитета и стал его председателем.
У 36-летнего Владимира Аржевановича уже были резко вычерченные морщины на лице, свидетельствовавшие о многих переживаниях, мытарствах и невзгодах, через которые прошла его тяжелая жизнь профессионала-революционера.
Высокий нахмуренный лоб, острый взгляд, строгое лицо, выражали непоколебимую волю, сильный дух и твердый характер. Когда он сосредотачивался в мыслях - губы его плотно сжимались, глаза устремлялись вдаль, он был чем-то озабочен.
В беседах с нами, с молодежью, он оживлялся, испытывал неудержимую, страсть рассказывать ей о великой освободительной борьбе пролетариата России, о светлой, радостной жизни трудового народа в будущем, в. социалистическом обществе. Он с юношеским трепетом рассказывал о Ленине, о Петроградском пролетариате, о революционерах, сосланных в далекую Сибирь в годы реакции. Своей прямотой, искренностью, правдивостью и честностью, нетерпимостью к несправедливости, к лицемерию, партийной принципиальностью он завоевал уважение всех трудящихся Осетии. Среди коммунистов, и особенно среди молодежи, пользовался большим авторитетом.
Вспоминая кипучую революционную и организаторскую работу В. Санакоева среди народа в борьбе за советскую власть, нельзя не отметить, что в нашей печати пока еще не показана его роль в истории борьбы осетинского народа за свое социальное и национальное освобождение.
После привала партизаны подтянулись, спустились по северному склону Раро и вышли к деревне Цамад, к Кешельтскому ущелью, прошли мимо церкви «Майрам», сделали второй привал у деревни Дуадонастау, находящейся в объятиях горного выступа у слияния реки Паца и речки Тхел, под отвесным отрос -том самой высокой вершины Юго-Осетии — Бурсамдзели. Во время часового отдыха к нам присоединились партизанские группы, оставленные заслонами в Мугутл, Корсеви и Раро.
Начался знаменитый февральско-мартовский переход партизан через Зикарский перевал. Некоторые участники перехода назвали его четырехсотым комсомольским переходом. Под таким названием вошел этот переход в работы некоторых историков и в воспоминания, участников гражданской войны в Юго-Осетии. Ошибка эта допущена из-за неправильного перевода и понимания слова «фаситвад». В осетинском языке в понятие «фасивад» входит не только молодежь, а все мужчины, в возрасте примерно до 40 лет. А что касается этого отряда, то из 400 партизан едва насчитывалось 60 партизан из молодежи в возрасте
от 17 до 21 гола.
Спартаковцы поднимались к перевалу в группе Владимира Аржевановича. Впереди шли провожатые из местных охотников, хорошо знавшие путь через перевал в зимних условиях. За ними шли партизаны из Кешельтского ущелья — Кочиевы. Келехсаевы, Чибировы.
Партизаны растянулись и поднимались змейкой по головокружительным кручам, по зигзагообразной протоптанной снежной «дороге». Снег был скользким, люди держались друг за друга, чтобы не сорваться в глубокую, замаскированную снегом, пропасть. Горное солнце и сверкающая белизна снега слепили глаза. Некоторых, со слабым зрением, уже вели за руки. Совершенно «ослеп» спартаковец Александр Битиев. Он плохо видел даже на второй день, когда мы шли уже по бесснежной долине реки Ардон. Чем выше, тем подъем становился круче и его преодоление более трудным.
Партизаны, выбивались из сил. Когда обогнули Зикарскую впадину и вышли на волнообразное снежное высокогорное плато, остался последний предперевальный подъем, для преодоления которого понадобился почти час. Опасность упасть в пропасть уже, миновала, но зато партизаны иногда скатывались вниз.
Наконец, к вечеру мы одолели Зикарский перевал, вышли на седловину и собрались вокруг Владимира Аржевановича. Мы все дивились его выносливости. Партизанский вожак показал пример физической и духовной силы. Владимир Аржеванович посмотрел на молодежь, его встретили десятки искрящихся молодых глаз и усталые загорелые от горного солнца лица, обветренные холодным дуновением вечных ледников Зикара, и Бурсамдзели.
Когда мы подошли к выступу, перед нами открылась причудливая и величественная горная панорама. Внизу под нами, стесненная горными кряжами и подступающими лесами, белой лентой извивалась река Паца. Перед нами, как на ладони, чернели еловые рощи Раро, Кастау, Корсевских и Барских высот, а особенно конусообразная роша Морго. Вдали белела река Лиахва, она исчезала в узком русле у Гуфта и Итраписи и вновь показывалась за Кехвской тесниной, широко разливаясь около селений Курта и Ачабети. Далеко внизу вырисовывались Карталинская равнина, Пхинвали, Никози, Шиндиси, Пхвениси, полосатая Салтисская равнина, а еще дальше были еле видны затемненные весенним парным небом очертания Триалетских гор. На востоке и на западе громоздились дикие, неприступные, покрытые снегом, горные вершины.
Какие бесплодные торы! — произнес один из партизан,
Нет, эти горы не бесплодные, — возразил Владимир Аржеванович, — мы еще будем свидетелями раскрытия богатых недр наших гор после установления советской власти в нашем крае.
Как только Владимир Аржеванович отошел к группе руководителей партизанских подразделений, поэтически настроенный Вахтанг Абаев, со склонностями балагура, став на утес, начал декламировать стихотворение Пушкина «Кавказ». Как бы в ответ, ученик джавской школы Борис Санакоев, не отрывая глаз от отрога Бурсамдзели, произнес:
Старца исполина
В мире кто древней?
Вот вершин вершина,
Он живет на ней...
— Вероятно, Коста имел в виду Бурсамдзели, — заметил кто-то, — ведь это самая высокая гора в Осетии.
Тогда Виталий Кочиев начал рассказывать легенду о том, что на вершине горы Бурсамдзели есть ровное место, в середине стоит осетинский стол с креслом, сделанный из оленьих рогов, отделанный драгоценными камнями вокруг стола и кресла стоит забор из золотых плит.
Зная результаты восхождения группы студентов с местными охотниками на вершину Бурсамдзели в августе 1916 г., я резко оборвал рассказчика, заявив, что это неправда.
С трудом оторвавшись от панорамы родных гор и штолен, мы подошли к обрыву на северном склоне Зикарского перевала. Перед нами открылся плавный спуск перевала, Джинатокое ущелье, с равномерным покатом вплоть до места слияния с Закинско-Нарским ущельем. Перед тем, как оставить перевал, старые большевики запели. «Интернационал», их поддержали цхинвальские ученики, а также Владимир Аржеванович (это была, единственная песня, которую он умел петь).
Поздно вечером партизанский отряд подошел к деревне Нар. Кто не знает эту дорогую для каждого осетина деревню, где родился и провел свое детство великий сын осетинского народа Коста Хетагуров!
Спартаковцы со штабом отряда и партийным руководством, по указанию Владимира Аржевановича, разместились в здании Нарской школы, расположенной на небольшой площадке у отрога горы, заканчивающейся отвесной скалой.
Владимир Аржеванович к молодежи относился с большой теплотой. Он не раз говорил партизанам, имея в виду учеников Джавского высшего начального училища и Цхинвальской осетинской гимназии: «Смотрите, вот, они — наша будущая трудовая интеллигенция, из них мы должны выпестовать строителей новой жизни в Осетии».
Нарцы приняли нас радушно, хорошо угостили, расстелили ароматное сено с альпийских лугов.
Несмотря на то, что по дороге мы очень устали и было приказано спать, мы долго не засыпали, хотя уже и легли. Обменивались дневными впечатлениями, говорили об оставшихся в меньшевистском «раю» товарищах.
Наконец, разговор зашел о Коста Хетагурове и его родном селе Нар. Каждый из нас хотел, чтобы скорее наступил рассвет и увидеть Нар, места, где проводил детские годы Коста, окрестности, нарскую долину, горы, вдохновлявшие поэта.
Рано утром все вскочили и, забыв об утреннем туалете, выбежали из школьного здания и начали осматривать эти места.
.
К нам подошел приземистый старик, с длинной белой бородой. Он был сверстником отца поэта Левана Хетагурова и хорошо помнил Коста. Старик повел нас по селу. Потом поднялись выше, к отвесной скале, под которой на каменном утесе были высечены скамейки.
— Лет 30—35 тому назад, — сказал старик, — Коста часто приезжал в Нар из Владикавказа, а последний раз приехал, кажется, 15 лет тому назад, перед тем, как слег в постель. Коста любил здесь подолгу сидеть.
Хотя большинство из нас в Наре были впервые, эти места нам показались давно знакомыми. Мы все по-настоящему почувствовали силу художественного слова, образность, исключительную реалистическую. тонкость талантливого поэта. Перед нами возникли картины горных пейзажей нарской котловины, самого села Нар и т. д., мастерски описанные поэтом в его бессмертных стихотворениях и поэмах «Чида?», «Сидзаргас», «Авсати» и др.
Действительно, сакли нарцев прилепились к скалам. Вот полуразрушенная сакля, где, вероятно, беленая вдова варила голодным сиротам камушки вместо гороха. А там, в нарской долине, виднелась высохшая колючка, на которой «коченел ворон».
Поблагодарив старика, мы спустились обратно к речке, умылись горной холодной водой и позавтракали.
Владимир Аржеванович вышел во двор школы, поздоровался с нами, пристально посмотрел на нас и улыбнулся.
— Когда-то я тоже пережил то, что вы переживаете сейчас, — сказал он, оглянувшись на высокие горы. — Да, Коста был большой художник; на русском языке писал так же хорошо, как и на родном, Его заслуги перед осетинским народом неоценимы. Он знал его чувства и чаяния и выразил их высокообразно и художественно. Коста был врагом несправедливости, защитником угнетенных. Писал об обездоленных горцах, глубоко верил в счастливое будущее народа. Он не хотел личного счастья вне счастья народа.
Владимир Аржеванович продекламировал несколько выдержек из стихотворений поэта:
«Мне вашего счастья не нужно,
— В нем счастья народного нет...
В блестящих хоромах мне душно,
Меня ослепляет их свет...
Их строило рабство веками,
Сгорают в них слезы сирот.
В них вина мешают с слезами...
Нет, будьте вы счастливы сами.
Где так обездолен народ!»
— Коста готов был отдать свою, жизнь народу. В стихотворении «Я счастия не знал» он показал смысл и цель своей жизни:
«Я счастия не знал, но я готов свободу,
Которой я привык, как счастьем, дорожить,
Отдать за шаг один, который бы народу
Я мог когда-нибудь к свободе проложить»
Коста был большевиком? — спросил кто-то из учеников.
Он не был коммунистом, — ответил Владимир Аржеванович, — но, стал бы им, если бы дожил до наших дней.
Партизанский отряд был готов к походу. Владимир Аржеванович поблагодарил сельчан, собравшихся на проводы. Отряд двинулся; раздались боевые осетинские песни.
За селом, где река Нар сливается с рекой Мамисон, долина расширяется, а за Зарамагом она постепенно опять суживается до Кассарской теснины — одной из, самых, узких теснин Кавказа.
Кассаракое ущелье — одно из замечательных уголков Кавказа. Скудность природы придает своеобразную дикую красоту кряжистым серым скалам.
Река Ардон с шумом песет свои волны, врываясь в естественно созданный веками гранитный канал. Лестничнообразное дно образует сплошные водопады, от брызг которых береговые скалы стоят вечно сырыми.
За Кассарским ущельем, на левом берегу Ардон, у подножья остроконечной горы стоит старинная крепостная башня, сложенная из огромных каменных лит, вокруг нее ютятся каменные плоскокрышие сакли горцев. На правом берегу, вдоль дороги весело сурчат придорожные ручейки, тихо перекликаясь друг с другом. Изумительную картину представляет собой рождение горных ручейков. Большинство из них прямо вырывается из отвесной скалы. Вода в них прозрачна, сверкает алмазом, дно у них устлано камнями, которые сквозь чистую воду сверкают как зеркало. Вода придаёт этим камням причудливую светлость и яркие, но скромные тона.
Партизаны приблизились к Садонским свинцовым рудникам. В пути встречались возвращавшиеся с плоскости горцы на двуколках и пешеходы; они несли в горы радостные вести о приближении к Кавказским Горам, овеянной славой побед Красной Армии.
У Садона, где устроили большой привал, к нам подошли местные жители, рабочие садонских рудников, которые поздравляли нас со скорым установлением советской власти на Кавказе.
Владимир Аржеванович созвал летучий митинг. В своем выступлении он поздравил нас с победами Красной Армии и призвал к бдительности, предупредил готовить оружие против меньшевиков за советизацию Грузии и Закавказья.
ПОДВИГ СПАРТАКОВЦЕВ-СВЯЗИСТОВ И РАЗВЕДЧИКОВ
Зима. Селение Дзау погружено в вечерние сумерки. Не то с Бузалинского холма, не то с хутора Карта доносится отдаленный собачий, лай... Залаяли сердитые псы с. Мхслеб и, словно вторя им, залились дружным лаем собачьи стаи в с. Дзау. Вскоре лай сменился протяжным, заунывным воем...
«Видать, это не к добру, — подумал Семен Шавлохов. — Возможно, из Цхинвала снова прибыл меньшевистский карательный отряд, или собаки, почуяли приближение волчьей стаи...».
Но вот четвероногие замолкли, снова воцарилась тишина, и Семен направился к дому секретаря подпольного окружного партийного комитета Санакоева Серо, находящемуся на северной окраине селения Дзау, почти что у Лиахвского обрыва. Подошел, оглянулся по сторонам, робко постучал в окно. Из хаты вышел председатель комитета молодежной, организации «Спартак» Плиев Гби. Всегда спокойный и уравновешенный, на сей раз он вспылил, упрекнув Семена за опоздание. «Сколько можно тебя ждать? — сказал он. Ведь на учете каждая минута...».
В темной хате, едва мерцая, горела маленькая лампа с поломанным стеклом, аккуратно залатанным, бумагой. За столом сидел Владимир (Серо) Аржеванович и член подпольного комитета Александр Михайлович Джатиев. На столе — раскрытая книга и кипа газет. Владимир Аржеванович имел привычку произносить имена по-украински. Эту привычку он усвоил в дальней Сибири от своих друзей — ссыльных украинцев, которые его называли Володимир, а его земляка Петре — Петро.
— Семен! — обратился он к Шавлохову. —Ты должен выполнить важное партийное задание, оно связано с риском, но это необходимо для организации.
— Если смогу, выполню, — ответил Семен.
— Никаких «если», — одернул его Джатиев Александр.
-—Знаешь ли, где находится канцелярия Рокского меньшевистского комиссара? — обратилсяя к спартаковцу секретарь. Семен был в недоумении, к чему этот вопрос, ведь Серо знает, что Рокский меньшевистский комиссар Бегичов Дзигa свою канцелярию поместил в доме Павла Шавлохова — отца Семена. Он несколько минут помолчал, а затем приглушенно произнес: — Канцелярия находится в доме моего отца.
— Так вот, слушай, — начал Владимир Аржеванович. — Нам необходимо раздобыть бланки удостоверений с печатью Рокского меньшевистского комиссара. Вот тебе бумага, поезжай в Згубири, достань печать и штамп Дзига и заверь ее.
Юный разведчик волновался: впервые ему поручалось такое трудное задание. Владимир Аржеванович, прочитав на молодом лице Семена решительность и отсутствие малейшего колебания, тут же изложил план, как достать печать и штамп.
Дзига большой охотник до выпивки, надо споить его, раздеть, уложить в постель, взять ключ, а затем, когда выполнишь задание, ключ положишь ему в карман. Думаю, что твой отец поможет тебе устроить эту «трапезу».
Все ясно! — весело воскликнул Семен.
Обожди,— продолжал Санакоев. — Бланки передай Сако Сланову, а сам оставайся дома и наблюдай.
Через неделю Семен вернулся в Дзау и явился к Владимиру Аржевановичу. Как раз в этот момент у него находились члены подпольного комитета: Джатиев Александр и Гаглоев Сергей.
Серо крепко обнял вошедшего: — Молодец, Боци. Вот какие у нас замечательные помощники, — произнес он, обращаясь к присутствующим.
— Надежный резерв,— сказал Александр Михайлович.
— Достойная смена, Владимир Аржеванович, — улыбаясь, вставил Гаглоев Сергей, прикрепленный от партийного комитета для работы в спартаковской организации.
В конце февраля была прервана, связь с партизанским отрядом, перебравшимся на Северный Кавказ еще в декабре 1919 г. Не было политической информации и от Владикавказского большевистского комитета. Юго-Осетинский Окружной Комитет не знал о создавшемся в феврале на Северном Кавказе положении, Надо было послать разведку для установления связи с группой партизан Южной Осетии, действовавшей в горах Северной Осетии, и с Владикавказским Комитетом РКП (б). Это ответственное партийное поручение было доверено трем отважным спартаковцам — Пирузу Качмазову, Аршаку Санакоеву и Семену Шавлохову. Им надо было преодолеть перевал в трудных февральских условиях, пройти через белогвардейские кордоны вдоль Военно-Осетинской дороги, передать пакет подпольному Владикавказскому большевистскому комитету, забрать оттуда пакет на имя Юго-Осетинского Окружного Комитета, найти в горах группу юго-осетинских партизан, связаться с ними и вернуться обратно в Джаву. Это поручение было выполнено. Юго-Осетинский комитет РКП (б) охарактеризовал выполнение этого задания, как героический, подвиг, вошедший славной страницей в историю комсомольской организации Южной Осетии.
Пакеты, зашитые в телогрейке Семена Шавлохова. прошли через белогвардейские кордоны и обыски. Обнаружение их кончилось бы расстрелом спартаковцев-связистов, но этого не случилось.
Разведчики, благополучно возвращаясь обратно, встретились с нами у села Бекузарта, подошли к Владимиру Аржевановичу и вручили ему пакет от Владикавказского большевистского комитета. Владимир Аржеванович обнял каждого из них, отошел в сторону, раскрыл пакет и прочитал его. Потом собрал нас всех и коротко информировал:
— Красная Армия заняла Минеральные воды, Прохладную и движется к Эльхотово. Во Владикавказе паника, белые мечутся. Офицерство устремилось к Дарьяльскому ущелью — спасать свою шкуру. В Алагире, Дигории, Кобани идут бои между белогвардейцами и красными партизанами. Во Владикавказе действует белогвардейская шайка. Рабочие Владикавказа вооружаются, готовятся к установлению советской власти. К городу откатываются из Минеральных вод верхушки казачества и другие контрреволюционные силы.
Мы сразу же приняли решение — соединиться с красными партизанами, действующими в Алагире, и совместно с ними повести наступление на город Владикавказ.
Вскоре мы двинулись в Алагир. Вперед послали разведку, которая связалась с красными партизанами Северной и Южной Осетии, находившимися под командованием Мате Санакоева. Шли по левому берегу реки Ардон, миновали с. Циаль. Ночью подошли к Алагиру, уже освобожденному партизанами, связались с ними и на утро готовили наступление на Владикавказ через Ардон и Архонку. На рассвете партизаны колоннами двинулись на Ардон. Сопротивления не было, белогвардейцы разбежались. В селах и станицах образовались ревкомы, партизаны помогали им наводить порядок. Юго-Осетинский партизанский отряд из Ардона был направлен на станцию Беслан с целью захватить этот важный железнодорожный узел.
В конце марта Терская область была освобождена от белогвардейцев. Красная Армия продолжала очищать Северный Кавказ от белогвардейских банд.
Мощные удары Красной Армии на востоке против Колчака, на западе против Юденича, на юге против Деникина в 1919—1920 годах предрешили судьбу России. Русская контрреволюционная буржуазия вслед за русскими помещиками бежала в панике, вслед за ними удирала добровольческая армия российской контрреволюции. Банкиры, помещики, святые патриархи, раввины, дряхлые генералы и полковники — «герои» русско-японской войны, спасаясь от «большевистского варварства», толпой бежали без своих почестей и нарядов, за ними тянулась «золотая молодежь», а за ней «дамы» из разогнанных публичных домов. Все они устремились к черноморским портам и в «демократическую» Грузию, внося оживление на тифлисские и батумские биржи, где шла бойкая торговля золотыми вещами. «Доблестные» офицеры деникинской армии резво торговали кольцами, браслетами, трофеями «героических штурмов» южных городов. Они с помощью «социалистов» Грузии, во главе с Жордания и Ко, перебирались в Крым к Врангелю, чтобы и на этот раз быть разбитыми.
Продолжение следует